На данном этапе развития психоанализа вопрос об анализируемости клиента чрезвычайно сложен.
Именно это аналитики, стремясь как можно больше разобраться с каждым из людей, пришедших к власти за последнее столетие, понимают психику пришедшего человека, его собственную психику, а также то, что происходит внутри людей, пришедших к власти пришли в офис. Это связано с тем, что мы анализируем процессы, которые происходят. Между этими двумя умами портрет объекта анализа (или потенциального объекта анализа) и словарный запас для его описания становятся бесконечно и естественно сложными.
Естественно, что по мере усложнения взгляда на объект анализа возникают гипотезы и теории, в результате чего изменяются методы.
Это произошло вот так.
Первым, кто задумался о критерии анализируемости, был, как вы уже догадались, Фрейд.
Одним из важных критериев анализа был уровень образования. Он конкретно пишет: «Для полной безопасности необходимо ограничить отбор пациентами с нормальными умственными способностями, поскольку в психоаналитических методах пациент используется как точка опоры для контроля патологических симптомов» или «Мы не должны упускать из виду другие ценности» человека отдельно от его болезни, и отвергнуть больного человека, не имеющего определенного образования и какой-нибудь заслуживающей доверия личности. Нельзя забывать, что есть и люди, ни к чему не годные, но у них есть хоть малейший нерв, который есть делает невозможным жизнь людей с такими дефектами. Я считаю, что неврозы никогда не называют своих владельцев декадентами, потому что мы склонны приписывать их болезни, когда они проявляют ее признаки. Однако очень часто у одного и того же человека возникают дегенеративные симптомы”.
Фрейд также считал необходимым отказаться от психоанализа для слабо мотивированных людей, то есть тех, кого послали на анализ другие. Потому что у пожилых людей возникают сомнения в пластичности своей психики и возможности завершения анализа. Люди, чье психотическое состояние превышает их невротическое состояние. А также людям с состояниями, требующими немедленного устранения опасных для жизни симптомов.
Думается, что, говоря о критерии анализируемости, Фрейд исходил из собственного опыта неудач. Косвенно об этом свидетельствует тот факт, что Фрейд считал, что современные неврозы непригодны для психоанализа, а их симптомы «более не могут быть облегчены психоанализом и не пригодны для психотерапии». В понимании Фрейда настоящие неврозы представляли собой трансформацию, а не высвобождение сексуальной энергии, и, не видя другого выхода, он советовал таким пациентам здоровое сексуальное поведение и предлагал лечение.
Когда Фрейд разрабатывал свою теорию невроза, он противопоставлял психоневроз переноса, соответствующий психоанализу, нарциссическому неврозу (психозу), к которому психоанализ неприменим. Психоневрозам, возникающим в результате внутрипсихических конфликтов, противопоставляются, таким образом, собственно неврозы (неврозы тревоги, ипохондрии), не являющиеся объектами анализа.
Однако если проследить анализируемый Фрейдом перечень различных патологий в исторической перспективе, то мы обнаружим, что этот список постоянно пополняется. Фактически, для него самым важным при проведении анализа было наличие «нормальных умственных способностей», а поскольку злокачественность заболевания не была определена, тяжесть самого заболевания не была ограничивающим условием думаю об этом. Мы обнаруживаем его по явлениям, лежащим на поверхности. Поэтому выбор, основанный на диагностике, потерял смысл, а основой адаптации лечения стала сама возможность взаимодействия с методом.
Таким образом, человеком, пригодным для анализа, стал тот, кто «достаточно болен, чтобы нуждаться в нем, и достаточно здоров, чтобы его выдержать”.
Если мы проследим развитие представлений о критерии анализируемости от Фрейда до наших дней, то обнаружим удивительный факт: психоаналитикам удалось, как бы мы ни старались следовать этой идее, составить список различных состояний, подлежащих анализ продолжал неуклонно расширяться. К 1938 году сюда стали включать и другие заболевания, помимо неврозов. Это связано с требованиями современности, сложившейся ситуацией, в которой психоаналитики не могут «выбрать» своих клиентов, обсуждением этических трудностей, которые может повлечь за собой отказ после «пробного анализа», и пониманием того, что: Это можно частично объяснить. Прежний выбор критерия анализируемости основывался на том, что психоаналитическая терапия дает лучшие результаты у невротиков. Однако эта ситуация изменилась с пониманием того, что это не означает, что всем остальным нельзя помочь.
После различных исторических дискуссий, проведенных разными аналитиками, критерии анализируемости были сведены к выявлению трех многообещающих групп пациентов.
1) Интроспективные люди с достаточно надежным чувством собственного достоинства, способные адаптироваться к ожидаемым различиям между аналитиками и использовать свои аналитические способности с максимальной продуктивностью.
2) Пациенты со слабым эго и другими сопутствующими проблемами, которые не способны участвовать в аналитическом взаимодействии.
3) и пограничные пациенты (не в диагностическом смысле), для которых «судьба аналитической работы чаще всего зависит от человеческих качеств и особых талантов аналитика» (Г. Бахрах).
Последний пункт особенно важен. Это обращает внимание на то, что вместо типично односторонних и во многом сомнительных вопросов о пригодности пациентов нам теперь нужно задаваться вопросами о том, какие изменения происходят, в каких аналитах я это укажу. В чем заключались трудности, когда и как проводился психоаналитический процесс и какими аналитиками.
На этом основании мы можем со значительной уверенностью сказать, что психоаналитический диагноз по определению субъективен.
А. Ротштейн, изучавший эту проблему субъективности, писал, что, когда аналитики испытывают трудности, они склонны использовать такие прилагательные, как «грубый», «примитивный» или «злобный». Эти прилагательные также можно понимать как фантазии, созданные для облегчения дискомфорта в ответ на раздражительных или тревожных пациентов.
В качестве примера он приводит анализ нарциссических пациентов, проведенный Кохутом. В его ранних моделях терапевтического поведения пациенты делились на нарциссических личностей (поддающихся анализу и не поддающихся анализу), пограничных личностей и психопатов. Эта модель была основана на предположении, что пациентам нужна помощь, чтобы выздороветь и заново пережить грандиозные фантазии, которые замедлились. Считалось, что если пациент сможет отразиться на аналитике и идеализировать его, его нарциссизм сможет снова начать развиваться. Кохут добился наибольшего успеха с пациентами с депрессией, используя эту модель, но обнаружил, что помочь пациентам, склонным к агрессивному поведению, гораздо сложнее. Модель, созданная Кохутом, не учитывала всех трудностей, возникших в исследованиях. Тогда можно предположить, что идея «неанализируемости» больных со склонностью к действию возникла в связи с конфликтом с тем или иным пределом сама модель или личные способности аналитика. Похоже, он не считал, что неудачи в лечении объясняются – по крайней мере, в некоторых случаях – тем фактом, что, например, с депрессивными пациентами просто легче работать, и что эти неудачи в некотором роде обусловлены может иметь какое-то отношение к его собственной личности.
Точно так же, наряду со словом «шизофрения», Берглер заимствует из медицины слово «злокачественный», чтобы описать свою неудачу. Шенгольд, как и Берглер, использует прилагательное «злокачественный» для описания ревности, но он не смог его хорошо проанализировать. Кернберг приветствовал использование примитивного и неадекватного языка при описании пациентов, которых он считал пограничными.
Словарный запас, возникающий в связи с этими явлениями, важен и напрямую влияет на аналитические способности аналитика.
Например, аналитические диагнозы, такие как «виновный преступник» Фрейда или «личность, ищущая зеркало» Кохута и Вольфа, подчеркивают различные психодинамические предположения, призванные поддержать интерпретационные способности аналитика. И наоборот, психоаналитические диагнозы, такие как пограничное, нарциссическое, извращенное, психопатическое и нарциссическое расстройство поведения, бесполезны для пациента. Часто они возникают из-за деструктивных контрпереносных тенденций, сознательных и/или бессознательных стимулов. Тот факт, что пациент не поддается анализу, признается как факт и не означает, что аналитик не может анализировать пациента.
Семьдесят лет назад Стоун писал, что «терапевт должен уметь любить психически больных и правонарушителей или, по крайней мере, искренне интересоваться пограничным пациентом» и что «личные склонности терапевта». Это может иметь существенное влияние на показания и прогноз”.
В дополнение к вышесказанному, а также к тому факту, что некоторые аналитики смогли продолжить свою работу, в то время как другие потерпели неудачу, и в дополнение к общим трудностям, которые мы все признаем, особое значение имеет глубокое понимание того факта, что другие аналитики с также возникли характеристики: Предполагается, что успех зависит от модификаций метода, на которые часто влияет личность аналитика.
Становится все более очевидным, что систематизация аналитического процесса зависит как от компетенций анализанда, так и от компетенций аналитика.
Стало ясно, что некоторые формы стандартных психоаналитических техник могут быть вредны для трудных пациентов. Это особенно верно, если существует вероятность возникновения бредовой реакции. Холодный, безличный образ аналитика может усилить тревогу пациента. Аналитики могут испугаться, если слишком тесно отождествляют себя с опытом пациента. Если примитивные предсказания переноса имеют тенденцию вызывать примитивные реакции контрпереноса, существует также риск того, что аналитик не сможет поддерживать свою аналитическую роль.
По мере накопления знаний о доэдипальном развитии были изобретены и другие технологические «противоядия», основанные на принципе «от поверхности к глубине». Например, для пациентов, которые боятся вторжения, принуждения, контроля и контроля и склонны к паранойе, возможность разъяснить на месте, насколько проблематично взаимодействие, оказалась эффективной. И не только выявив это, но и сделав это предметом тщательного расследования, можно будет создать и поддерживать достаточно безопасную атмосферу как для пациента, так и для аналитика, и в безопасной обстановке Вы сможете выполнять свою работу позитивное направление.
В этом случае рассмотрение межличностного общения для снижения тревожности является основным материалом для анализа. Такое соображение позволяет проследить самые неуловимые нюансы восприятия обоих участников и, обращая внимание на мельчайшие детали взаимодействия, предотвращает эскалацию переносно-контрпереносных реакций. Физические и эмоциональные методы также считались полезными.
Психоаналитики начали рассматривать тело как отправную точку символизации, а ощущения как связь между сознательным и бессознательным или между чувствами и мыслями.
По мнению Фрейда, важным инструментом психоанализа является интерпретация, но это применимо только к пациентам со зрелым эго. При таком подходе пациенты со слабым эго остаются не поддающимися анализу. Для них были изобретены отдельные или дополняющие друг друга инструменты и приемы — включение (Бион), зеркальное отображение (Кохут), приобретение новых объектов (Кляйн и английская школа) и т д.
Изобретение этих техник означало, что с их помощью некоторые пациенты смогли развить и вырастить свое эго, тем самым сделав его стабильным, несмотря на нестабильность первоначальных отношений пациента с Я-объектом. Это подразумевало, что это давало возможность сформировать анализируемое Я-Я перенос объекта. Он более примитивен и интенсивен, но также более нестабилен и склонен к сбоям. В результате такие пациенты с большей вероятностью испытают эмпатию и толерантность терапевта. Когда само-объектные отношения пациентов с тяжелыми расстройствами Эго нарушаются или прерываются из-за недопонимания, реакция пациента может быть катастрофической. Это происходит потому, что под угрозой оказывается не только самоощущение пациента, но также его или ее регуляторные способности и базовая структурная целостность. Как только архаичные состояния и потребности пациентов понятны, этим пациентам можно помочь сформировать более или менее стабильный перенос Я-объекта, а как только перенос Я-объекта установлен, так называемые границы этих пациентов Линейные черты отступают или даже исчезнуть.
Тайсон и Сэндлер пишут: «Использование термина «анализируемость» относится к вере в то, что пациента можно изменить в любое время, дав правильную интерпретацию, или что ответ на неудачу терапии можно получить путем более тщательного анализа.» Это поможет аналитикам.. возможно, частично». Привлекательность этого термина заключается именно в том, что он затушевывает существенную разницу между способностью аналитика понимать пациента и способностью пациента извлекать ощутимую пользу из аналитической процедуры”.
Если опираться на классический критерий анализируемости, то можно прийти к парадоксальному выводу – больной обладает достаточным уровнем интеллекта, способен переносить болезненные эмоции, но не способен их сублимировать, имеет зрелые объектные отношения, потребность в них быть проверяемым, реалистичным и морально развитым — насколько такой больной нуждается в психоанализе? И со сколькими такими пациентами на самом деле сталкиваются современные психоаналитики? Во многих случаях огромные временные, финансовые и эмоциональные затраты на психоанализ немедленно приводят к негативным последствиям для пациента. Существует ли в современном мире идеальный психоаналитический пациент, где могут возникнуть терапевтические реакции?
В любом случае, на данном этапе можно сказать, что термин «анализируемость» все еще открыт для интерпретации…
- Хотите связаться со мной?
